«Стена Памяти»

Война началась

….Все свое детство я провела в родном провинциальном городке. Изумительная природа вокруг: горы, хвойный лес, речка – были богатством, притягивающим в наш край множество людей, которые восхищались красотой наших окрестностей. До сих пор я люблю свою малую родину, имя которой Юрюзань. В семье из шестерых человек прошло мое детство. Мне шел восемнадцатый год, когда я уехала из своего родного городка в Златоуст. Там работала воспитателем детского садика и училась в техникуме по этой же специальности.

В июне 1941 года я приехала домой. Днем за столом собралась вся семья. Я любила такие моменты, потому что чувствовала себя в окружении близких людей защищенной и спокойной. Через некоторое время к нам в домик ворвалась испуганная соседка.

— Война началась. Война.., – выдохнула она, вытирая слезы платком. – По радио сообщили, что сегодня, в 4 часа утра, без объявления войны германские войска напали на нашу страну.

Встревоженная мама оторвала руки от лица и едва слышно произнесла:

— Пожалуйста, дочка, не ходи туда. Я прошу тебя.

— Нет, мам…, — немного помолчав, ответила я, – я нужна своей стране именно в эти страшные мгновения.

На фронт

Шла война. В первые недели мы терпели поражение за поражением. С каждым днем ситуация ухудшалась. Гитлеровские войска, оккупи-ровавшие не один город, все ближе и ближе подступали к Москве. Вскоре в уральские города стали приходить эшелоны с людьми. Им посчастливилось уехать из тех мест, которые были уже заняты врагом или вообще стерты с лица земли.

В 1942 году Сталин обратился к девушкам-комсомолкам о добро-вольной мобилизации.

В тот день в горкоме комсомола собралось очень много девушек. Каждая из них была настроена решительно: на фронт, пора вставать на защиту Родины. Мысль, что я могу помочь нашим солдатам на фронте, не давала мне покоя.

Я вошла в кабинет и увидела двух мужчин в военной форме, сидящих за столом. Один из них строго посмотрел на меня и спросил:

— Ты действительно хочешь на фронт?

Его строгие глаза будто смотрели мне в душу, у меня внутри все съежилось от страха, и я тихо ответила:

— Если нужно, то пойду…

— Хочешь ли ты на фронт? – повторил вопрос второй военный.

Почему-то в этот момент я почувствовала себя гораздо смелее.

— Да, хочу, – уверенно сказала я.

— Хорошо. Вы записаны в список добровольцев для отправки на фронт.

Это был первый шаг к той жизни.

Девичий батальон

Целый эшелон телячьих вагонов шел в сторону Москвы. Над поездом начали летать самолеты. Вдруг раздался грохот, и стены вагона задрожали. Дикий свист, шум падающих снарядов и пыль, которая застилала всё вокруг…. Я помню покореженные рельсы и опрокинутый вагон, сошедший с путей.

Когда самолеты улетели, мы продолжили свой путь. Высадили нас возле села Бологое Ленинградской области и повели через лес в бараки, в которых нам предстояло жить. Там выдали наше первое обмундирование, в котором не обнаружилось ни одной женской вещи. Брюки галифе, американские ботинки на толстой подошве, обмотки и пилотка – все было большим и мужским. Даже нижнее белье... Во всем этом мы были похожи на больших огородных пугал.

Из нас образовали 98-й девичий добровольно-комсомольский баталь-он воздушного наблюдения опо-вещения связи. Месяц нас обучали военным премудростям. После учебы распределили по дислокациям для дальнейшей службы.

Не буду кривить душой, говоря, что нам было не страшно. Нам было страшно всегда. Но каждая из нас держала все это у себя внутри, не позволяя эмоциям вырваться наружу. И только тихими фронтовыми ночами мы могли слышать всхлипывания. Жесткая подушка хранила наши страхи: она не могла никому рассказать.

Трудно было всем

Трудно было не одним нам. Проходя мимо еще не тронутых немцами деревень, мы видели тяжелую жизнь сельских жителей. В каждой семье осталось по 6-7 детей, все они голодали. Многие из тех детей даже не помнили вкуса хлеба. Как же им хотелось есть!

Во время войны дети работали наравне со взрослыми. Они растили скот, сеяли и убирали хлеб для фронта.

Мы жили одним днем, одним часом, одной минутой. А в это время проходила наша молодость, нам всем очень хотелось жить. Жить ради свободы, ради Победы.

В конце 1942 — начале 1943 года нам наконец-то привезли женское обмундирование. Очень красиво сшитые зеленые платья, сапоги по размеру, береты, белье и различные гигиенические принадлежности, которых мы ни разу не видели за все сроки нашей службы. Это было великим праздником. В новой форме мы были настолько красивыми, что нашей радости не было конца. Этот момент остался моим самым счастливым воспоминанием о войне.

К месту боевых действий

Вскоре 11 девочек из нашей роты решили переправить на машине в другое место. То, что мы увидели за время нашего пути, я не забуду никогда. Мы ехали за наступающими войсками, а за нами летели наши самолеты. Чудеса в то время совершал штурмовик ИЛ-12. Спускаясь почти до самой земли, он уничтожал остатки немецких войск, которые при отступлении старались еще прихватить и награбленное. Нашим глазам представилась страшная картина: огромное месиво из машин, людей, самолетов, коней и различной техники. С огромным трудом мы все ближе и ближе подъезжали к месту дислокации.

Нас довезли до определенного места и высадили. Свой путь дальше мы продолжали пешком. Стояла невыносимая жара, и главной мечтой была капелька воды. И вот мы дошли до моста через речку Вулянку. Приказ командира в этот момент звучал как приговор: воде не прикасаться. Но мы чуть не умирали от жары и жажды и поэтому, нарушив запрет, спустились к берегу. Мое сердце задрожало и как будто ухнуло куда-то вниз: берег реки был полностью завален трупами. Искалеченные и изуродованные тела были следами недавнего боя. Но наша жажда была сильнее страха. Разгребая руками трупы, мы получили доступ к заветной воде. С тех пор я перестала бояться мертвых.

Нас направили в сторону Витебска. Там шли отчаянные и жестокие бои. Когда мы подошли к Витебску, то увидели жуткую картину. То, что предстало перед нашими глазами, было совсем не похоже на город. Разрушенные, покореженные здания, пыль и остатки стекол, серовато-бурое небо – вот они, страшные последствия минувшего сражения. Уцелевшие помещения служили госпиталями. В них мест катастрофически не хватало, поэтому раненых солдат располагали прямо на земле.

Молодые парни, искалеченные пулями и снарядами.... Им всем очень хотелось жить, но очень мало кто из них получил такую возможность. Многие из них не дожили до того момента, когда наша Родина полностью освободилась от фашистов, они не создали свои семьи и не услышали первый плач своего родившегося ребенка. Их судьбы изуродовала война.

Первая встреча с врагом

Когда мы добрались до места назначения, столкнулись с трудностями. Деревня, возле которой мы расположились, была не разгромлена, не разрушена, а сохранена полностью. Но проблема заключалась в том, что никто из местных жителей не хотел пускать нас к себе домой. Поэтому нам пришлось строить себе землянку.

Работы было невпроворот. А тут еще появились немецкие груп-пировки, которым нужно было прорваться на Запад. Нам, девчонкам, пришлось преследовать одну из этих групп. Нам удалось вывести фрицев на дорогу, где их окружила развед-группа наших войск. Начался допрос. Немцы молчали, их били прикладами по лицу. В такие моменты мы отворачивались и закрывали глаза.

Потом мне и моей подруге пришлось вести 26 немцев пять километров до места назначения. Нам было страшно, но все-таки мы выполнили приказ.

Я обгорела

Однажды мы сидели в землянке. Позвонила девушка, стоявшая в этот момент на посту. Она попросила подменить ее. Я поднялась на вышку, а вскоре почувствовала запах дыма, пригляделась и увидела пламя. «Вышка загорелась, — мелькнула мысль. — Нужно спасать ценное оборудование». Пока я выбрасывала аппаратуру и оружие, вокруг меня уже все было охвачено огнем.

Все внизу кричали, чтобы я прыгала. Я скатилась по горящей крыше вниз на противоположную часть дома и упала в огород. У меня хватило сил, чтобы встать. Я была вся черная, с рук ошметками вместе с огородной землей отваливалась обгоревшая кожа. Я себя не видела, только чувствовала очень сильную боль.

Сразу нашли лошадь, которая домчала меня до ближайшего санитарного батальона. Там положили на стол и кое-как обработали: обрезали обгоревшие ткани, остригли волосы с правой стороны, а с левой состригать было нечего – все сгорело. На черном, обожженном лице целыми остались только глаза. Бровей и ресниц тоже не было.

Лечили марган-цовыми ваннами, в которых я подолгу отмокала, а потом снова обрабатывали. Лежала я на подвесках и резиновых кругах.

Ко всему этому добавилась дизен-терия. Мучили страшные боли в животе и высокая температура. Мне стали давать пить только сахарную воду, но от этого мне стало только хуже. И вот однажды в мою палату вошла нез-накомая женщина. Я была рада ее приходу, ведь лежала я в палате совершенно одна, и мне было оди-ноко. Моя кро-вать стояла у окна, вокруг нее были дуги с натянутыми по-верх простынями. Оставили мне только маленькое окошечко, чтобы я могла хоть что-то видеть вокруг себя. Женщина спросила:

— Чем же я могу тебе помочь?

— У меня дизентерия, — сказала я охрипшим голосом, — а так хочется чего-нибудь острого….

Она развернулась и вышла из палаты. Через некоторое время принесла квасу и соленых огурцов на березовой золе, которые стала по кусочку складывать мне в рот. Странно, но после этого стали прекращаться боли в животе, вскоре я полностью вылечилась от дизентерии. Наверное, эту женщину послал мне Бог, ведь в то время никаких медикаментов, кроме марганцовки и бинтов, не было. После применения бинты стирали и использовали снова.

Мои ноги стали похожи на толстые неуправляемые бревна. Хирург предложил ампутацию.

— Анечка, сейчас открываются инвалидные дома. Там за вами будут ухаживать, – уговаривал врач.

— Нет!!! Лучше я умру! – из последних сил кричала я.

Жить хочу!

Неделю я пролежала без сознания. Все уже не надеялись меня спасти и ожидали смерти. Медсестры рассказывали, что когда я ненадолго просыпалась, то говорила всего два слова: «Я хочу жить!».

Эти важные слова помогли мне. Когда я очнулась, доктор предложил еще один вариант. Все зависело от того, выдержу ли я. Мне предстояла операция без наркоза: обезболи-вающих средств на тот момент для меня не было.

Я лежала в операционной на столе, а хирург скальпелем обрезал гноившуюся ткань, прижигал остатки не тронутой гангреной кожи. От боли я кричала. Врач, видя все мои муки, говорил: «Кричи! Плачь!» Он ненадолго прерывался, а потом снова продолжал свою работу. Ему тоже очень хотелось, чтобы я продолжала жить.

Мне очень помогали девушки из нашей части. Они регулярно присылали рыбий жир, которым пропитывали мое тело. Меня обматывали простыней, пропитанной рыбьим жиром, а на лицо клали тампоны с этим единственным для меня лекарством. Мой врач на протяжении всего лечения очень поддерживал меня. И питание для меня было специальное. Однажды в дверях моей палаты появился большущий, сильный, широкоплечий повар в белом колпаке.

— Хочу посмотреть, кому я готовлю отдельную пищу, – пробасил он и заглянул в окошечко моего «ложа».

А там на резиновых кругах лежала обгоревшая чурка, обтянутая коричневой от рыбьего жира простыней. Ноги висели на подвесках. Ни волос на голове, ни бровей, ни ресниц….Только глаза, мокрые от слез. Как увидел он все это, махнул рукой и больше в моей палате не появлялся.

Вскоре с лица начала сходить короста. Вместо нее стали появляться красные, синие, желтые пятна. Медсестра Леля решила меня порадовать и принесла зеркало, чтобы я полюбовалась на успехи моего врача. Когда я впервые увидела себя в зеркале, то потеряла сознание. Когда очнулась, то увидела доктора, сидящего на краю моей кровати.

— Зачем мне дальше жить? Кому я такая буду нужна? – кричала я сквозь слезы.

Я совсем не была похожа на ту Аню, которою привыкла видеть. Я стала очень страшной: лысая, разноцветные пятна на лице делали меня похожей на саламандру.

— Ты нужна прежде всего самой себе. Мы будем бороться за тебя, чего бы нам это ни стоило, — тихо и спокойно сказал доктор.

Эти слова подарили мне надежду. Я запомнила их на всю жизнь.

Вскоре ожоги стали зарубцовываться. Однажды врач решил провести испытание – спустил мои ноги на землю. Правая выдержала эксперимент, а левая – нет. Кровеносные сосуды не выдержали прилива крови и лопнули. Врач успокоил меня и сказал, что скоро сосуды окрепнут, и я смогу ходить. Через месяц он повторил этот эксперимент. Выдержали обе ноги. После этого я заново училась ходить.

Возвращение

Приехали из роты, привезли мне новое обмундирование и сказали, что забирают меня с собой. Провожать на крыльцо вышли все ходившие на тот момент больные. Я стояла в бинтах на полусогнутых ногах, а по моим щекам ручьем текли слезы.

Пришла весна. Вскоре мы узнали, что война закончилась.

...Я сошла с поезда на станции Вязовая. Добралась до дома. Там меня встретили сестра Татьяна и брат Михаил. Меня ожидал новый удар: я узнала, что моя мама умерла, не дожив до моего возвращения …

Сейчас моей землячке Анне Николаевне Цаповой 89 лет, но она до сих пор помнит события той страшной войны.