«Стена Памяти»

Тюнегов Степан Трофимович, в 1989 г. Призван на фронт из Верхне-Уральского р-на на Сове́тско-фи́нскую войну между СССР и Финляндией в период с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года. Был тяжело контужен, потерял слух и зрение. Пока он проходил лечение в госпитале, фашистская Германия напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война. Прямо из госпиталя деда отправили на фронт. С 22 июня дед воевал на разных фронтах, был несколько раз ранен, лечился в госпиталях и вновь возвращался на фронт. Дед Степан защищал Родину до 9 мая 1945 года. Но на этом для солдата Тюнегова Степана война не закончилась. Радость Победы и надежда увидеть свою жену и детей были омрачены началом Японской войны на Дальнем Востоке. Степан вернулся домой в 1947 году в пос. Приморский, Агаповского р-на, Челябинской обл. Умер в 1964 году.

МЫ БУДЕМ БЛАГОДАРИТЬ, И ХРАНИТЬ ПАМЯТЬ О ВАС ИЗ ПОКОЛЕНИЯ В ПОКОЛЕНИЕ ВСТРЕЧА ОТЦА И СЫНА НА ВОЙНЕ Тюнегов Тюнегов Степан Александр Трофимович Степанович Отец Сын Противоестественность войны для человека — труженика, созидателя — показана на примере судьбы старого крестьянина-виноградаря из Грузии в знаменитом фильме «Отец солдата». Это чёрно-белый художественный фильм, поставленный в 1964 году режиссёром Резо Чхеидзе по сценарию Сулико Жгенти, где старый грузинский крестьянин Георгий Махарашвили узнаёт, что его сын танкист был ранен и попал в госпиталь. Георгий собирается проведать сына и отправляется к нему. Пока он добирался, сын выздоровел и уехал на фронт. Георгий решает остаться в действующей армии и добивается зачисления в мотострелковую воинскую часть. Вместе со своими товарищами по оружию, с боями, он добирается до Германии. В ходе одного сражения за два нижних этажа дома, Георгий, наконец, находит своего сына, но тот умирает после ранения во время боя у отца на руках. Я начала свой рассказ с этой истории неслучайно. Мой дед Тюнегов Степан Трофимович и отец Тюнегов Александр Степанович встретились на войне после почти семилетней разлуки. Моего деда Тюнегова Степана Трофимовича забрали на фронт на Сове́тско-фи́нскую войну между СССР и Финляндией в период с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года. Во время очередного боя, когда мина разорвалась в непосредственной близости, деда засыпало землей. Он был тяжело контужен, потерял слух и зрение. Пока он проходил лечение в госпитале, фашистская Германия напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война. Прямо из госпиталя деда отправили на фронт. С 22 июня дед воевал на разных фронтах, был несколько раз ранен, лечился в госпиталях и вновь возвращался на фронт. Дед Степан защищал Родину до 9 мая 1945 года. Но на этом для солдата Тюнегова Степана война не закончилась. Радость Победы и надежда увидеть свою жену и детей были омрачены началом Японской войны на Дальнем Востоке. Эта операция стала одной из крупнейших – по масштабу, впечатляющей – по замыслу и организованности, и самых успешных по тактическому проведению, компаний мировой войны. В кратчайшие сроки была захвачена территория. равная всей Западной Европе. Но и за это короткое время погибло более 12 тысяч советских солдат. Что было обиднее всего, они погибли после долгожданной победы над фашистами, радовались, что остались живы и уже собирались домой. В течение мая — начала августа 1945 года советское командование перебросило на Дальний Восток часть высвободившихся на западе войск и техники свыше 400 тыс. человек. Среди них был и мой дед Степан Трофимович Тюнегов. Многочисленные ранения, серьезные хронические заболевания, смертельная человеческая усталость от многолетней войны были несравнимы с тоской по дому и семье. Ведь когда он уходил на свою первую войну, старшему сыну Саше было 13 лет. Он остался единственным мужчиной в семье, где было еще 4 сестры - Маруся, Нина, Люда, Рая. Рае был всего годик с небольшим.. И жена Антонина носила под сердцем еще одного ребенка. «Кто родился в марте? Сын, точно сын!», - думал Степан, продолжая свою бесконечную войну уже на Дальнем Востоке. Он не знал, что родилась опять девочка, Валя. Степан очень хотел увидеть и обнять своих детей, посмотреть, как они выросли. Да и вообще, живы ли они? Связь с ними он потерял еще в начале Великой Отечественной войны. Где единственный сын Сашка? Ему в августе 1944 года должно было исполниться 18. Если дети не умерли от голода, что тогда было вполне вероятно, то сын должен быть на фронте. Где сын воюет? Ранен? Убит? Он и предположить не мог, что любимый сын Александр сейчас рядом. И не просто рядом, а находится с ним в одном взводе. Моему отцу, Тюнегову Александру Степановичу, 1926 года рождения, было всего 15 лет, когда началась Великая Отечественная война. Как и все мальчишки того времени, он рвался на фронт. Он представлял, как найдет там отца. Они вместе разобьют фашистов и героями вернутся домой. Мама и сестренки будут с гордостью смотреть на медали и ордена своего старшего брата и больше никогда не посмеют обзывать его «батраком». И откуда они взяли слово такое? И почему именно «батрак»? Сестры, конечно, получали от него за это. Но его тумаки их не останавливали. Им просто нравилось, когда он за ними бегал. Скорее бы на фронт. А как же сестренки и мама? Отец просил присматривать за ними и беречь их! Саша с другом Виктором, сыном председателя колхоза, ходили в военкомат каждый день. Они боялись, что война скоро закончится, а они так и не успеют совершить подвиги, за которые им вручит награды сам товарищ Сталин. А пока они наравне со взрослыми, работали на полях колхоза с раннего утра и до позднего вечера. И кровавые мозоли на руках, натруженная спина и разрезанные соломенной стерней ноги болели так же, как раны, полученные бойцами на фронте. Еды не хватало, все отправляли на фронт. Да еще 5 голодных сестер и мать, которая свою долю подсовывала сыну-кормильцу. Но чувство голода было постоянным. Они мечтали попасть на фронт еще и потому, что были уверены, там всегда накормят и, говорят, даже 100 грамм фронтовых выдают. Курить-то они начали давно. Еще когда отец Степан был дома, он застукал сына с самокруткой за стогом сена. Брата «сдали» вездесущие сестренки. Отец прижег ему губы папироской и выпорол ремнем больше за то, чтобы не курил у сена. Спалит ведь, и дом, и соседей, паршивец! Но курить он не перестал и курил почти 40 лет. Бросил в одно мгновение, когда, уже в мирное время, врачи вынесли ему приговор – рак легких! А жизнь ведь только началась: женился, 3 детей родились, начали строить дом. Докурил он тогда последнюю папиросу «Беломорканал», бросил окурок на землю, затоптал сапогом. Пачку смял и выкинул. Мысленно обратился за помощью к Святому Николаю Чудотворцу. Отец не верил в Бога. Он никогда не крестился и, скорее всего, не знал, как это делается. Но он очень уважал Святого Николая Чудотворца, как верного друга и старшего брата. После войны его однополчанин Михаил Костицин, который был родом из Астраханской области, позвал отца на свою родину. Отец ходил на рыболовецких траулерах в Каспийском море. И Николай Чудотворец не раз спасал его и его друзей-рыбаков во время сильнейших штормов на Каспийском море. Когда огромная волна накрывала и сильно кренила, почти переворачивала, их маломощное и старенькое судно и, казалось, вот пришел конец, море неожиданно затихало. Измученные рыбаки по очереди подходили к иконе Святителя Николая и каждый, кто шепотом, кто про себя, говорили ему свои особые слова благодарности. Как и когда эта икона появилась на корабле, да еще в период тотального атеизма, никто не знал. Но даже самые убежденные атеисты не возражали против присутствия на судне иконы Святого Николая Чудотворца. Шел 1943 год, и отцу едва исполнилось 17лет. Но по документам все 18, так как он прибавил себе год. Неожиданно их с Витькой вызвали в военкомат и предложили поехать в Тюмень в военное училище для обучения. Потом, после училища обещали послать на фронт. Исхудавшие и изголодавшиеся на гражданке и в пути до Тюмени, мальчишки думали, что они наконец-то наедятся досыта. Но их мечтам не дано было сбыться. Проходили дни, недели, месяцы. Их никто не собирался учить военному делу. Они работали с утра до ночи, переносили на себе тяжелые грузы на огромные расстояния. Ни машин, ни даже лошадей не было. Точнее, они были, но на них разъезжало начальство и члены их семей. Мальчишек кормили мерзлой капустой и картошкой. Спали в неотапливаемых помещениях в морозы. Помыться было негде. Через некоторое время многие заболели. Лечить их и не думали. Они пробовали писать родителям, но их письма дальше штаба не уходили. Всех, кто пытался жаловаться, жестоко наказывали. Заставляли писать, что все очень хорошо. Началась цинга, мальчишки харкали кровью и еле держались на ногах от тяжелой работы и истощения. На родине в колхозе Кирса Верхнеуральского района Челябинской области по улицам ходил изможденный и вечно голодный бездомный кот. Звали его Зиникейка. Почему и кто дал ему такую странную кличку, никто не знал. Ребятишки бросались в него камнями, а бабы гнали со двора, т.к. он был грязный, блохастый, постоянно чесался и отчаянно страшно мяукал от голода и безысходности. Даже, когда сильно голодали, и съели почти всех голубей, собак и других домашних и «недомашних» животных, на него никто не позарился. «Лучше бы он сдох», говорили все, жалея бедную скотину. Кто бы мог подумать, что судьба этого кота спасет жизнь моему отцу и всем курсантам того, так называемого, военного училища. Отец написал, что все у них «очень хорошо, кормят так хорошо, что они с Витькой поправились и растолстели, как кот Зиникейка». Это письмо в штабе прочитали, а т. к. они не знали, кто такой этот Зиникейка, но им очень понравились слова «поправились и растолстели», отправили по адресу. Когда Антонина, моя бабушка и мама моего, отца получила это письмо, она сразу все поняла и побежала с ним к председателю колхоза Захару, сын которого Виктор служил с ее сыном Сашкой. Председатель принял решение поехать в Тюмень и разобраться на месте. Дело и время было настолько серьезным, что любая дезинформация могла стать причиной ареста и даже расстрела по законам военного времени. То, что он увидел в части, поразило его своей чудовищной жестокостью по отношению к молодым ребятам, которых вот-вот должны были отправить на фронт. Они выглядели так, как будто их готовили не на фронт, а на кладбище. Еще живые, но уже трупы. Они переносили тяжелейшие грузы на себе со станции, которая находилась в нескольких километрах от части, надрываясь, отмораживая руки и ноги. Председатель тут же отправился в Москву и обо всем подробно доложил. Ему поверили, так как он в мирное довоенное время был награжден Орденом Ленина, а его колхоз считался самым передовым на Урале. Немедленно туда была направлена комиссия, факты подтвердились. Комиссия прибыла без предупреждения и попала на раздачу «еды». Это был и завтрак, и обед, и ужин в одной консервной банке. Выяснилось, что новобранцев кормили один раз в день, а в качестве чашек использовались старые ржавые консервные банки. Мальчишки выстраивались в очередь, где часто возникали драки, потому что все понимали, что последним даже этих помоек может не хватить. Это было чистой воды вредительство, которое заключалось в том, чтобы фронт получил необученное и непригодное к войне пополнение. Первое, что сделали проверяющие, это арестовали весь командный состав училища. Курсантов помыли, переодели и постригли наголо, т.к. у многих были вши. Кормили помаленьку, боялись, что переедание после многодневного голода, может привести к гибели ребят. Но некоторые, несмотря на предостережения, все же сразу съедали все выданные им на несколько дней вперед пайки. Спасти удалось не всех.

После окончания училища с ноября1943 года по май 1945 года отец воевал на фронтах Великой Отечественной войны. И так же, как отца Степана Тюнегова, сына Александра Тюнегова отправили на Дальний Восток. Во время подготовки к одной из военных операций, при перекличке участников операции, была два раза названа фамилия ТЮНЕГОВ. Война так страшно изменила их обоих, что отец с сыном не узнали друг друга. Вся рота наблюдала и слушала наводящие вопросы, которые они задавали друг другу, пока наконец-то не поняли, что они родные ОТЕЦ и СЫН. Все командование и все однополчане, которые прошли такие ужасы войны, плакали от радости. Это была удивительная встреча отца и сына на войне, о которой писали все фронтовые газеты. Александр Тюнегов после войны разминировал подступы к Москве. Потом служил в НКВД у Берии. Александр демобилизовался в 1950 году. Ходил на рыболовецком траулере в Каспийском море. Вернулся из Астрахани домой в п. Приморский, Агаповского р-на, Челябинской обл. с женой Фаиной и сыном Виктором 1952 года рождения. Он строил дома, занимался рыбалкой, охотой, делал мебель, украшенную удивительными узорами, разводил пчел, в общем, занимался самыми мирными делами. Родились дочь Оля в 1954 году и сын Саша в 1959. У него было много друзей. Он был самым гостеприимным и добрым человеком на свете. Он не выставлял свои медали на показ, как бонусы для получения ветеранских льгот. Он отдал их нам, детям, в качестве игрушек, которых у нас в детстве не было. Есть фотография нашей семьи, где мне года 3, а брату лет 5, и где у меня в руках кукла, а у брата Виктора машинка. Как рассказала мама, эти игрушки были «арендованы» на время у соседских детей. После «фотосессии» у меня эту куклу отобрали и вернули хозяйке. Вот слез-то было! Я мало знаю об этих годах, потому что папа, рассказывая и вспоминая все пережитое до войны и на войне, не мог сдерживать слез, сжимал кулаки, скрипел зубами и уходил из дома надолго в сарай или времянку. Там у нег была мастерская с огромным количеством разнообразных и удивительных, чаще самодельных, инструментов. Он выпивал там браги или самогонки и занимался своими любимыми делами. Он делал мебель, украшая ее удивительными узорами, которые он терпеливо вырезал лобзиком, шлифовал, шкурил, выжигал необычайные, бесподобной красоты, узоры. Вся мебель в нашем доме, да и во многих домах соседей, родственников, знакомых и незнакомых людей была сделана его руками: этажерки, комоды, трюмо, стулья с гнутыми спинками, серванты, шифоньеры и обтянутые дерматином мягкие диваны с валиками по бокам, с большой спинкой, украшенной ажурной резьбой и зеркалом вверху. Зеркала в рамках он тоже делал сам. Кусок стекла с обратной стороны покрывал фольгой и закрашивал в несколько слоев темной краской. Это была ювелирная работа! Ни одной складки! Ни одного пузырька или прокола! Резная рамочка зеркала, покрытая лаком в несколько слоев, тумбочка на изогнутых ножках и ажурной окантовкой по ее периметру под ним, делала зеркало сказочным. Все смотрели на это великолепное произведение искусства, а не на себя в нем. Он даже пчел любил, как своих детей. И не потому, что они прибыль в виде меда приносили, а за то, что он считал, что они намного трудолюбивее, сознательнее и честнее, чем люди. Когда он успевал? Он был невероятно талантлив во всем. Любое дело, было именно делом, трудом, а не просто увлечением. Он делал все профессионально, невероятно качественно и красиво. Для любого дела у него было профессиональное оборудование. Фотографии в его исполнении были такого качества, что нынешние фотографы с новомоднейшей и навороченной аппаратурой и возможностью «фотошопить», просто отдыхают. Его мебель с резными узорами можно было в музее выставлять, как старинный раритет. Папа Саша и дед Степан после войны занимались самым мирным делом на земле: они строили дома. Сначала вместе, а после смерти деда, папа один. Строили от фундамента до резных наличников и ворот, которые неизменно украшались вырезанными из дерева и ярко окрашенными цветами, листиками, солнышками. И это творили люди, прошедшие ужасы войны, не очерствевшие душой, не утратившие человеческих качеств и чувства прекрасного. Скорее всего, именно такие люди, фронтовики, видевшие гибель своих друзей, сами не раз смотревшие смерти в глаза, именно в таких людях, вопреки здравому смыслу и доводам аналитиков и психологов, могло родиться чувство созидания вечного и прекрасного. Он, как ребенок, был счастлив и радовался хорошему и доброму и переживал и плакал от несправедливости и обиды. И не только за свои обиды. А плакал он даже больше от радости и гордости. Когда наши хоккеисты играли с Канадой или Чехословакией (прошлое название страны), а матчи проходили глубокой ночью, для всей семьи наступали ночные бдения. Спать ложиться было бесполезно. И все садились в зале на один диван, укутывались одеялами и шалями (печка уже прогорала к ночи) и смотрели…… на папу…, слушали тоже только его. Когда наши пропускали гол, самое «ласковое» слово для них было «РРРРААААЗЗЗЯЯЯВВВАААА!» А уж когда наши забивали гол, радость не вмещалась в его душу, глаза на мокром месте: «Во, можете же! Спасибо, сынки». Он и стопочку наливал не только себе, но и игроку, который гол забил. Один не пил, «не алкоголик же». Папа до конца все и всех в своей жизни воспринимал с искренностью, верой и с чистотой ребенка. А иначе и быть не могло. Ведь детство и юность мимо него голодом и войной пролетели. Он ни радости детства, ни юношеского счастья не знал. Почему мы мало знаем о жизни и военных подвигах наших отцов и дедов? Ответ прост. Пережив страшные годы, они хотели о них забыть! Ни дед Степан, ни отец не то, чтобы не любили рассказывать о своих подвигах, они не могли говорить о войне. На войне для них все было предельно понятно: фашистов надо уничтожить любой ценой, даже ценой своей жизни. Они тогда были молодыми и, не думаю, чтобы они не хотели жить. Но по сравнению с той целью, ради которой они готовы были отдать свою жизнь в любую минуту без раздумья и сожаления, цена их жизни казалась им не такой высокой. Они гибли в боях и страдали от ран с верой в прекрасную мирную свободную будущую жизнь. Пусть хотя бы не для себя, хотя бы для своих детей. На войне им не было ведомо чувство страха и сожаления. На войне почти все были в равных условиях, и чувство несправедливости едва ли когда у них возникало тогда. А вот мирное время подкосило и отца, и деда основательно. Тогда появилось и чувство несправедливости, и чувство обиды, и чувство ненависти. Оказалось, что когда они воевали на фронте, а их дети умирали от голода, у многих продолжалась мирная, веселая сытая жизнь в тылу. Многословными и красноречивыми были тогда только те, кто только числились фронтовиками, а войну видели на расстоянии. Вот они-то красочно описывали свои «подвиги и переживания» на войне, ходили и требовали льгот и пайков, автомобили и квартиры, осаждали ведомственные клиники, по нескольку раз в году отдыхали с семьями в элитных санаториях для ветеранов ВОВ, заседали в ветеранских комитетах, присваивали чужие награды. Не только они сами, но и члены их семей в полной мере бессовестно пользовались всеми благами послевоенной жизни, предназначенных настоящим ветеранам, участвовавшим в боях и чудом выжившим в адской мясорубке самой жестокой и кровопролитной войны в мировой истории. У «обозных» и «тыловых» ветеранов на это были и силы, и здоровье. Настоящие фронтовики, уставшие, измотанные войной, наслаждались мирной жизнью молча и скромно, без особых претензий на внеочередную квартиру, машину, бесплатные продуктовые наборы из дефицитных тогда шоколадных конфет, тушенки, сгущенки …. Надо было только сходить в военкомат, или в сельсовет, или в совет ветеранов, собрать и принести документы, справки, подтверждения. Но ни отца, ни деда невозможно было заставить ходить по кабинетам и просить. Они говорили: «Не голодаем же…», имея ввиду, что есть картошка, капуста, хлеб и … Ну и, вообщем-то, все. Мама слезно просила отца сходить, похлопотать. Ответ был короткий и резкий: «Сказал, нет!» Дед Степан бесконечно, и днем, и ночью, курил самокрутку с терпким запахом махорки. Я помню деда в клубах дыма, с коричневыми подпалинами на усах. За 9 лет его войны дед разучился носить гражданскую одежду. Он ходил в хорошо начищенных хромовых сапогах и всегда идеально чистой, отглаженной утюгом на углях, косоворотке. Обыкновенные фуражку и пиджак он носил не по-граждански, с особым фронтовым «форсом». Когда он ложился спать, то клал сапоги или под подушку, или вовсе их не снимал, так и спал в них. Фронтовая привычка. Он любил во всем порядок и чистоту. Баня по субботам и праздникам – это святое. Дед мылся и парился долго. Бывало, делал два-три захода. Казалось, что он хочет отмыться от всей окопной фронтовой грязи, накопившейся за долгие годы войны. Он был статный, высокий, неторопливый, с чувством собственного достоинства и врожденной интеллигентностью. Даже жестокая долгая война не смогла уничтожить в нем все эти качества. Если посмотреть родословную, и, если она верна, то мужчины в роду Тюнеговых по мужской линии с царских времен были военными офицерами, которые участвовали во всех войнах, были героями, награжденными орденами и медалями. Я теперь только понимаю свою бабушку Антонину Борисовну, которая была родом из старинной интеллигентной образованной семьи, почему она, такая стройная и красивая, по-женски обаятельная, с длиннющей косой золотисто-пепельного цвета, без единого седого волоска, с огромными серыми глазами, идеально правильными чертами лица, без единой морщинки даже до старости, почему она терпела от него обиды и угождала ему во всем с огромным терпением и молчаливым обожанием. Она так и не вышла замуж после дедушкиной смерти. Всю жизнь она любила и хранила верность своему Степану. И умерла она не от старости, а от тяжелой сердечной тоски по нему. Осознание всего этого пришло ко мне только сейчас. Когда прожита долгая жизнь, и я сама уже бабушка. Ни дед Степан, ни отец никогда не говорили о войне. Они отмахивались от наших детских назойливых вопросов. Особенно мы их донимали расспросами, когда нам в школе давали задание написать сочинение о подвигах солдат на войне. Мы задавали вопросы, а дед неизменно отвечал: «Щас, докурю». А так как он курил бесконечно, то мы ни разу так и не дождались его рассказа. Он так и не ответил на наши вопросы. Для нас война казалась тогда увлекательным приключением. Мы не понимали, что воспоминания о войне могут убить солдата, даже чаще, чем пуля на войне. Возвращаясь памятью в те чудовищные годы войны, вспоминая погибших друзей, непостижимые для человеческого сознания страдания и усилия ради великой победы, их сердца не выдерживали. Почему мы так мало знаем о войне!? Да потому, что настоящие боевые ветераны войны не то, чтобы не любили говорить о войне, они не могли говорить о ней. На фронте им не было известно чувство страха. Они жизнь готовы были с легкостью отдать за РОДИНУ, за СТАЛИНА, за светлое будущее своих детей! Гибель в бою на передовой на глазах своих друзей-однополчан и вместе с ними была осмысленной. Они были всегда готовы принять ее геройски, без сожаления и страха. А в мирное время, возвращаясь памятью в те кровавые годы великой страшной войны, их сердца наполнялись страхом от того, что могут помереть бессмысленно, обыкновенно и просто, в комнате, а что хуже того, на руках своих родных. Теперь они боялись смерти. Отец и дед тяжело страдали от ран, но никогда не показывали виду. Дед Степан прожил недолго. В 1961 году, 13 января, на старый Новый год, дед Степан умер мгновенно от «разрыва сердца» Жил и похоронен в п. Приморском, Агаповского р-га, Челябинской области. Мой папа, Александр Степанович Тюнегов, когда начинал мне рассказывать о войне для моего очередного сочинения или заметки в школьную стенгазету, говорил всего минут пять, не больше. «Ну, что рассказывать, война, как война». Потом замолкал, видно вспомнив что-то страшное. Я уже готова была слушать и записывать живые «факты», как вдруг слышала скрип его зубов и стоны, точнее, не стоны, а какое-то звериное рычание из глубины души. «ЭХ!!!!! ……» Слезы наворачивались у него на глаза. Он отворачивался, пытаясь справиться с ними, жестко проводил руками по лицу. Но не мог превозмочь душевную боль, скорбь, муки от необратимости произошедшего. Он со всей силы шарахал кулаком по столу, так, что стол вместе с посудой подпрыгивал и, прихрамывая на правую искалеченную ногу, уходил на улицу. Потом он кричал оттуда матери: «Бабка, налей, что ли 100 грамм!» И если в другой ситуации мама могла бы сказать: «Щщщщас, обойдешься», то в этой мама молча приносила ему, и далеко не сто граммов. Она тихо гладила его по голове и по спине, как маленького, чему он, израненный и душей и телом солдат, не сопротивлялся. Но самым эффективным успокоительным были для отца песня «Каким ты был, таким остался…» и барыня с выходом в исполнении матери. Особенно на праздники в компаниях, когда выпивалось определенное количество самогона и бражки, папа выпихивал маму из-за стола, чтобы она спела затейливые частушки и сплясала дробь. Сам он не умел делать ни того, ни другого, у него были другие, более «серьезные» таланты. Но он очень гордился, что у него такая талантливая жена. Он смотрел, улыбаясь, только на нее, а она выплясывала и пела только для него, потому что только отец по достоинству мог оценить ее способности. Папа, от природы стеснительный и скромный человек, женился на маме, как мне кажется, изначально именно благодаря тому, что она была заводилой в клубе на танцах, куда он, демобилизованный в 1950 году солдат, зашел с другом. Это потом были вкуснейшие астраханские пироги, вареники с рыбой, «жареха» (жареная рыба с картошкой) и пышные домашние булки.

Мама от природы была громкоголосой, можно даже сказать, горластой и спористой командиршей, потому, что она была из семьи астраханских рыбаков села Конно-Могой, Ново-Марфинского поселения, Володарского района, Астраханской области. А рыбаки во время путины, чтобы правильно скоординировать свои действия, общались друг с другом исключительно громко, чтобы перекричать шум волн и рев моторки. Мать постоянно ругалась с отцом по пустякам, подначивала, спорила, но не долго. Продолжительные споры были для нее чреваты. Надо было успеть вовремя «удалиться по-английски», пока тихое покряхтывание и пристальный многоговорящий взгляд не переросли в медленное вставание и… Но, в общем, они жили дружно и прожили вместе 53 года. Возвращаясь к сочинениям, должна признать, что я писала очень содержательные, интересные, захватывающие сочинения о героических подвигах фронтовиков на «5», которые читали всем педагогическим коллективом и рыдали. Мои сочинения участвовали в различных конкурсах и их печатали в районных и областных газетах. Но они были не о моих деде и отце, а о мало знакомых мне солдатах, участниках и героях войны. Писала искренне и с глубоким уважением к воинам-героям, вернувшихся домой или погибших на фронтах Великой Отечественной. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте, я так и не написала сочинение об участии в войне своих родных деда Тюнегова Степана Трофимовича и отца Тюнегова Александра Степановича. Сердце разрывалось от жалости, скорби и любви ко всем нашим живым и погибшим ветеранам, защитившим наше с вами право на свободную и светлую жизнь. Они свято верили в эту светлую, справедливую жизнь. Насколько она светлой и справедливой оказалась для нас, их детей и внуков, это уже другая история. Другое сочинение…. Папа умер от «разрыва сердца». В 2004 году. 10 января. ….Это сочинение я пишу сейчас, когда их обоих уже давно нет и они, Тюнегов Степан Трофимович и Тюнегов Александр Степанович, никогда его не прочитают. И это даже хорошо. Я бы не хотела причинить им страдания воспоминаниями и видеть их слезы. А я плачу. Плачу внадрыв, вголос и отчаянно, с глубокой болью в душе от сострадания, несправедливости и безграничной жалости. Мне их так жалко. Не только деда и отца. Плачу и молю Господа об упокоении и вечной памяти всех солдат Великой Отечественной, отдавших жизнь за мир и свободу для нас. Плачу и молюсь Богу о тех, кто вернулся с войны живыми, но и в мирной жизни оставались до конца СОЛДАТАМИ ЧЕСТИ И СПРАВЕДЛИВОСТИ! Они не понимали и не терпели любого проявления несправедливости, корысти, жадности. Умер Александр в 2004 году от «разрыва сердца». Эта смертельная болезнь, от которой умирали вернувшиеся с фронта солдаты, тогда так и называлась. Наши деды и отцы, кому повезло вернуться живыми с этой страшной, жестокой, чудовищной войны, несли в сердцах своих тяжелую нестерпимую боль о той войне, о погибших товарищах и несправедливостях в мирной жизни, за которую они воевали, и в которую свято верили, ради которой шли на смерть ради чистой и светлой жизни будущих поколений-ради нас, их детей, внуков и правнуков. Светлая им память…. Мне и себя жалко. Погибла дочь Юля. Погибла трагически, страшно, загадочно и непонятно. Ребенок. В мирное время. За что? Непонятность и необратимость, тоска… Вечная тоска. И боль. Как же ей было больно… Моя маленькая девочка… Я напишу когда-нибудь об этом. Может испепеляющая тоска по ребенку и чувство вины перед ней отпустит хоть перед смертью.