«Стена Памяти»

Родился 2 июля 1921 г. Окончил 7 классов, работал токарем, 19 октября 1940 г. был призван в армию, где и проходил службу, когда началась Великая Отечественная.
В начале войны часть попала в окружение. В.П. Аргутин был ранен, потерял сознание, очнулся в плену. Совершил два побега, второй удался. Пробрался за линию фротна к «своим» - в штрафники. Когда шли под конвоем, попали под авианалет. Это спасло его: под налет попал и автомобиль, везший командира в чине майора. Водитель был убит, и майор под расписку «забрал» Аргутина в качестве шофера.
Далее всю войну он прошел за рулем машины «ЗИС-5», доставляя боеприпасы к местам сражений. За одну из таких поездок – под огнем противника, с пробитой над самой головой кабиной – был представлен к медали «За отвагу», которую получил в конце мая 1945 г.
Награжден медалями «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», орденом Отечественной Войны II степени.
В мирное время работал токарем 6 разряда, был автором рацпредложений, награжден знаком «Победитель соцсоревнования», медалью «Ветеран труда» и юбилейными медалями Вооруженных Сил СССР и в честь победы в Великой Отечественной войне.
Умер 2 декабря 1989 г.



Моего свекра я увидела впервые за год до его смерти и рождения моего сына – его внука. В.П.Аргутин уже был тяжело болен. От природы неразговорчивый, к тому же всю жизнь молчавший о своей войне, на второй или третий день нашего общения в Алма-Ате, где тогда проживали родители мужа, он вдруг начал торопливо и сбивчиво рассказывать. Впервые даже его родной сын услышал эту историю. Через 15 лет, созрев, она превратилась в одно из любимых моих стихотворений…

Ирина Аргутина, поэт

Траншеи последней войны

Памяти Виктора Прокофьевича Аргутина, моего свекра

Как протянулись – от глаз и до самой шеи,
слева направо по лбу, по землистой коже –
нет, не морщины, а фронтовые траншеи,
что не утюжат земные пути – итожат.
Бог не забыл: он уже присылал повестку.
Скоро идти. Остается такая малость.
Пусть подождет: нынче сын прилетел с невесткой.
Надо побриться, чтобы не испугалась.

Нет, ничего – молчаливая, молодая.
Вечером вышли вместе молчать на балконе.
День уплывал в Заилийское Алатау
(горы отсюда видны как на ладони).
Так бы стоять и стоять. Почему, однако,
хочется ей рассказать, пусть нелегко мне?..
Я ведь с войны принес медаль «За отвагу»
и нежелание ни говорить, ни помнить.

Будто замок сорвало. Так не бывало,
чтобы язык не поспевал за речью.
Только чернеет зубьями Алатау,
только летучие мыши свистят картечью…
Только и я как будто ее моложе,
только война за мной начала охоту:
нас окружили. В плену я очнулся позже.
Первый побег, второй – а кругом болота.
Стынет вода ледяною октябрьской кашей,
пули жужжат со скоростью глупых мыслей:
«Вот доберусь – а ведь я доберусь до наших –
и отогреюсь. Может быть, даже высплюсь».

Вот и добрался. Тут же и отогрелся.
Мне капитан грозился поставить точку:
мол, пристрелю тебя за попытку к бегству.
Если бы не налет, пристрелил бы точно.
Падали в пыль и слушали вой моторов.
Не поднимая глаз, получали в спину
(через минуту тот, кто еще не помер,
знал, что не пулю, а комья земли и глины).


А на дороге убило шофера ЗИСа.
Вылез майор, живой, но немного бледен,
и про меня: это что, говорит, за птица?
Я говорю: «Шофер». «Заведешь – поедем,
а на тебя бойцам напишу расписку».
Отчим – тот был шофер. Научил чему-то.
Я починил, завелся – и с Пятым ЗИСом
больше не расставался ни на минуту.

Веришь ли, нет – вот это была машина!
Как нас ни били, все же с земли не стерли.
Слышь, по лицу земли пролегли морщины,
как у меня, глубокие… Что-то в горле
комом застряло. Смолк – и увидел руку
на животе, слегка натянувшем блузку.
Господи, ты бы дал мне дождаться внука.
Только узнал бы – и сразу к тебе в кутузку…

………………………………………………….

Так я и умер, правила соблюдая.
Внука не видел. Сын прилетал проститься.
А через год Заилийское Алатау
мирно, без боя, кануло за границу.
Наша война, последняя из великих,
нас добирает, старых, больных и вздорных,
не запятнавших руки свои и лики
кровью и золотом будущих войн позорных.